Записи за 2015 год - Страница 18

Варили суп.

— Бей, — говорила родная тетка из Питера и протягивала бабушке молоток. — Ты должна уметь. Может пригодиться.

Пригодилось.

На поле за колосками бабушка ходила без страха — хотела умереть. Не то, что не боялась, а хотела. Заставили выжить только Клавкины дети и Бог. Последний не дал покончить жизнь самоубийством. Первые не дали потерять смысл жизни.

Позже, в сытом социализме, бабушку всегда охватывала паника, если в доме не оставалось хлеба. Шоколадные конфеты, шпроты в банках, апельсины и кремовый торт — ничто не успокаивало её. Даже если в холодильнике не было свободного места, но в хлебнице оказывалось пусто, бабушка паниковала. Ей казалось, что семья на пороге голода. И если уже не было возможности сходить в магазин, бабушка шла к соседке и брала взаймы у неё полбуханки, чтобы завтра рано утром, к самому открытию, отправиться в магазин и купить.

И долг соседке, и в семью, с запасом.

...

05.11.2015

Ветеран

Это был один из первых моих заказчиков.

Старик с клочками волос на плохо выбритой тощей шее, с узловатыми руками из рукавов поношенного коричневого пиджака, с орденскими планками на груди под растянутым карманом.

Старик долго доставал из левого кармана пиджака носовой платок, слюнявил пальцы, распутывал узлы на платке, выуживал из него очки, водружал их себе на крупный в прожилках нос.

Потом долго рылся в правом кармане, наконец, извлекал оттуда конверт, опять слюнявил пальцы, вытаскивал из конверта бумажку с чертежом памятника, сделанного дрожащей старческой рукой, разворачивал его на столе, бережно приглаживая углы и складки.

Потом извернувшись, как собака выкусывает в подмышке блоху, долго отстегивал во внутреннем кармане какую-то пуговицу, слюнявил пальцы и отсчитывал сотенными купюрами всю сумму за памятник, бумажка за бумажкой.

— Не надо все сразу, — говорил я. — Большая предоплата — плохая примета.

— Надо, надо, — тряс головой старик. — Лучше сразу, мало ли. Сколько лет собирал, все боялся, что не успею. Вот, успел, слава тебе господи.

Потом лез он в пакет, который все это время держал у себя на коленях, доставал из него папку, а из папки фото — желтое фото в рыжих пятнах старости, на котором густобровый лейтенант, совсем мальчишка, с упрямой нижней губой и в роскошных галифе.

— Роскошные были галифе, — говорил старик, — что вы. За меня на эти галифе половина Киева жениться звала.

Потом рассказывал, как в семнадцать лет сбежал на фронт.

А война, да, хотя, что война. Вот, помню, козу мы украли в одном селе, и месяц прятали от командования в самоходке, чтобы молоком лейтенанта лечить. Бронхит был у лейтенанта, ужас какой. Но вылечили, да. Потом козу в другом селе отдали, боевая была коза, в след нам блеяла, как уезжали. А лейтенанта убило через неделю, осколком вот тут вжик, и все, стал я лейтенантом.

Через две недели старик пришел еще раз — принял работу, свой портрет на камне, гвардейский значок в углу каменной арки, дату рождения без даты смерти.

— Ну, все, теперь за место решить на кладбище, и все, установите памятник, и все, и помирать можно, как человек, слава тебе господи.

— Неужели, — осторожно интересовался я, — и помочь некому?

Он отмахивался. И отмалчивался.

Говорил, что войну прошел, и ничего не боялся. Ну, почти ничего не боялся. Нет, ну, боялся, чтобы не ранило тяжело, лучше, чтобы убило, но не ранило. А теперь вот еще бояться стал, чтобы не похоронили, как собаку.

Старик ушел, обещал перезвонить через неделю.

Он не позвонил ни через год, ни через два.

К концу первого года, когда ближе к зиме мы закончили основные работы и делали генеральную уборку на площадке, в углу обнаружили памятник деду. Подняли договор, месяц вызванивали, никто не брал трубку. Пробили адрес по номеру телефона, съездили, дверь никто не открыл. Еще через месяца два или три на звонок ответили — что здесь такой не проживает, не звоните, до свидания.

Памятник деду простоял на площадке три года.

Какое-то время мы искали его по фамилии в книгах учета на действующих кладбищах Киева. Ничего не нашли.

Еще через год мы переполировали памятник и отдали его первому пришедшему делать заказ пенсионеру, просто так, без денег отдали, без денег сделали новый портрет, надписи, и установили.

Год прошел.

Я уже не помню фамилии того старика, ветерана Войны, лейтенанта в роскошных галифе, который немного не успел умереть, как человек.

...

10.11.2015

Слуга слуги народа

Есть у меня среди знакомых обыкновенный украинский миллионер, настоящий, долларовый, мужчина средних лет и средней комплекции, вообще весьма средний человек, разве что с аппетитом повыше среднего.

Я зову его — дядя Андрей.

И расскажу я вам, как этот весьма средний дядя Андрей заработал в Украине свой миллион долларов.

Первый шаг к миллиону дядя Андрей сделал, устроившись работать водителем у депутата Верховной Рады Украины в 1998 году. Устроился по объявлению. Прошел собеседование с хмурым депутатским помощником, сдал справку об отсутствии судимости, и устроился.

В личном гараже депутата дяде Андрею выдали старенькую служебную «Мазду», пейджер и закрепили за юристом. Юрист днями мотался по судам, а вечерами — по кабакам и «ментам».

Дядя Андрей огляделся по сторонам, оценил депутатский автопарк и взялся за тряпку.

Дядя Андрей драил свою служебную «Мазду» так, как не драил ничего ни до, ни после работы водителем у депутата. Он вычищал её, будто у него не было и не могло быть дела важнее. Он чистил «Мазду» каждую свободную минуту. Он или крутил руль, перевозя юриста от суда к суду, или вычищал свой автомобиль — каждую деталь, каждую поверхность, каждую щель и щелочку. На первую зарплату он купил в «Мазду» новые чехлы и поменял оплетку на руле. Он возил в багажнике целую коробку самых разных средств для чистки — полироли, кондиционеры для кожи, автомобильные шампуни, пятновыводители и восстановители цвета для пластика, комплекты мягких хлопковых полотенец, губки для удаления следов от насекомых и замши для протирки, скребки и щеточки с ворсом разной степени жесткости. Вряд ли какая-нибудь машина на старости лет могла бы мечтать об отношении к себе лучше, чем относился к своей служебной «Мазде» дядя Андрей. Он не курил в машине сам и запрещал это делать юристу. Юрист удивлялся водительской наглости, но в музейной чистоте салона авто курить все таки не решался.